Ещё до того как Евгения Семёновна запыхавшись вбежала в учительскую, все головы учителей уже повернулись на цоканье её каблучков «kitten heels». В руках у учительницы музыки был обычный почтовый конверт. Но он настолько сочетался с её прической, пришедшей, казалось, прямиком из шестидесятых, и коротким прямым платьем-мини из той же мечтательной эпохи, что при первом взгляде походил скорее на оригинальный аксессуар, призванный дополнить так старательно продуманный образ юной первокурсницы, ждущей из армии возлюбленного. Но как оказалось, всего несколько минут спустя, письмо было не от возлюбленного и уж точно не из армии.
— Послушайте! Что я получила! Мне сейчас секретарь передала. Это письмо от Мелентьева.
Взмахнув конвертом, словно веером, выпалила Евгения Семёновна. Все глаза уже были направлены на неё, но учителя ещё не до конца понимали суть происходящего, и лишь любительница романов Эмилия Романовна, пропела:
— Ну-ка, ну-ка…
Евгения Семёновна, не дожидаясь повторных уговоров, начала читать выразительно:
«Уважаемая Евгения Семёновна! Пишу из мест, где нет невест! Говорили вы мне, воспитывали меня, а я вас не слушал. Теперь жалею. Но всё-таки не унываю. Здесь нельзя это показывать…
— Это Сергей?— на миг оторвавшись от проверки тетрадок, спросил Евгений Васильевич.
— Да не перебивай, дай дослушать,— Игорь Владимирович возвысил голос и даже привстал из кресла. Математик хмыкнув вернулся к проверке тетрадей. Евгения Семёновна продолжала с ещё большим нажимом:
«Не знаю, замечали ли вы, у людей в неволе особенное выражение лица. На их облик как будто бы легла неведомая печать. Это «клеймо» на внешности сохраняется надолго, а на душе ещё дольше. Я боюсь, что когда настанет долгожданный день и я вновь смогу свободно гулять по весенним улицам, то люди будут оборачиваться на меня и говорить своим детям «Вон идёт отверженный». Помните как у Виктора Гюго Жавер, разговаривая с мэром говорит «Безработные, голодные, бродяги, нищие, бедняки, то есть все те, кто внизу, опасны для тех, кто наверху. Это отверженные, господин мэр. От них нужно ограждать общество», здесь эти строки не воспринимаются как что-то далёкое, а звучат привычно, обыденно. А потом Жабер добавляет: «Лучшая бесплатная больница для отверженных — это тюрьма». Так и я, как и многие оказавшиеся здесь, нуждались в помощи, но тюрьмы строить дешевле, чем библиотеки — больницы для душ. Извините за многословность. Мне бы хотелось рассказать вам так много, что и дней не хватило бы и ночей, Евгения Семёновна, а здесь и ночи совсем другие, кажется, только прилёг на твердые нары, только закрыл глаза и едва лишь успел увидеть ваш далёкий, но ставший таким родным образ, как уже подъём.
Отряд вышел на зарядку. Солнце светит везде одинаково щедро, но здесь не хочется видеть искрение рассветные лучи. Я постоял немного в тени и потихонечку начал «скукоживаться»: по утрам ещё зябко. А чего радоваться: насильно подняли, выгнали на зарядку. Холодно. Для заключенных эта зарядка — расстройство! Про работу я ничего не сообщу толкового — бестолковая она!
Вечером хожу в «телевизионку», сяду поудобнее, протяну ноги и уношусь в далёкий и прекрасный другой мир, откуда не чувствуется гудение ног, напряжение нервов, где не одолевают глупые мысли?
Простите, что я вам, Евгения Семёновна, письмо написал. Хочется с кем-то поделиться, а доверие только к Вам. У заключённых свои проблемы, чтобы я ещё со своими приставал. Ещё начнут мне «за жизнь» рассказывать, советовать.
С уважением Сергей Мелентьев, ваш бывший ученик. Надеюсь, не забытый вами!»
Все учителя задумались, только Эмилия Романовна произнесла: «Ну, Сергей и философом стал в этих местах…» А Галина Николаевна язвительно заметила: «Стал, как же! Нашёл какого-то «писателя», чтоб ему помогли написать. За пару пачек сигарет эти писаки целый роман настрочат!»
Соавторы Стас Серов и Алла Плотникова 
Пышная юбочка 